Морской прибой, крики чаек и гудки парохода. По-летнему прекрасное начало для премьерного спектакля Пушкинского театра жарким вечером 24 августа в новом, 117-м сезоне. На миг отталкиваешь от себя название постановки - "Ночь печальна" - и как ребенок, ведешься на радостные ассоциации: солнце, цветы, травы, мухи, шмели, бабочки...
Этот миг недолог: зал погружается в полную темноту. Лета - нет, есть река Лета, волны которой разливаются величаво рахманиновской "Элегией". По ней плывет «чужой пароход» в «чужой Константинополь».
В эту Лету канет все: и Москва, и глухие снежные улицы, и дочь какого-то дьячка, и влюбленный студент - и чудесные стихи: "В одной знакомой улице я помню старый дом с высокой темной лестницей, с завешенным окном...", которые стали лейтмотивом одного из рассказов, включенных Иваном Буниным в цикл "Темные аллеи".
Наверное, эта постановка не могла быть ничем иным как моноспектаклем. Ирина Евдокимова - актриса и режиссер спектакля "Ночь печальна" - создает ткань повествования, сплетая строки Бунина и музыку Рахманинова, в которых остро запечатлелась трагедия одиночества людей, оказавшихся в эмиграции.
Большой прекрасный мир "полевых путей меж колосьев и трав" разрушается, схлопываясь до маленького столика с книгами и "одиноким огоньком" настольной лампы.
Жизнь "до" и "после" - это жизнь "Темных аллей" и "Окаянных дней", это прекрасное прошлое, которое неотвратимо превращается в сон и мечту о потерянном рае, и кошмарное настоящее человека, лишенного "родного пепелища". Неслучайно ритм постановки такой рваный - в нем звучит голос самого времени: жестокого и милосердного, невыносимо стремительного и тягучего, убийственного и спасительного. Соединяя несоединимое, оно постоянно повторяется в людях, образах и событиях (эти переклички мы обычно называем "случайными совпадениями").
Все это многоголосие судеб в спектакле связывается воедино благодаря системе лейтмотивов - мелодических, стихотворных, прозаических. Одним из самых ярких в их числе становятся пронзительные строки бунинской миниатюры "Часовня" 1944 года: "И чем жарче и радостней печет солнце, тем холоднее дует из тьмы, из окна". Так существуют рядом, в одном пространстве жизнь и смерть, любовь и безвозвратная утрата, счастье и боль, свет и мрак. И пространство это - родина. Даже не так - надо с большой буквы: Родина.
Казалось бы - ну что тут драматичного? Мало ли кто уезжал - Гоголь писал "Мертвые души" в Италии, Тургенев подолгу жил во Франции, Достоевский ездил за границу играть в рулетку. Но все они возвращались. Здесь - совсем иное: вернуться некуда. Родина ушла в небытие.
Наверное, каждому знакома боль, которую приносит смерть близкого человека. А как больно, когда умирает твоя родина? Когда ты теряешь то, что Пушкин называл «животворящей святыней», когда то, что ты любил, гибнет у тебя на глазах, разрушаясь и превращаясь в кривое зеркало себя? Не больнее ли?
Со временем мы привыкаем к уходу родных и друзей, смиряемся с неизбежным, естественным шагом бытия. А как принять расставание с самим собой? Ведь все эти гимназистки в муфтах, Пресня, и шмели, и луга, и печальные ночи — все это и есть неотъемлемая часть тебя. И оно исчезает, с пугающей скоростью распадаясь на атомы.
Вот еще вопрос: а каково приходится тем, кто остался? Известно, что Бунин думал о возвращении на родину. Писал в письмах: «Я сед, сух, худ, но еще ядовит. Очень хочу домой». Вероятно, и возможность такая была: в 1946 году в СССР вышел приказ «О восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи...». Но история травли Анны Ахматовой и Михаила Зощенко вряд ли могла вдохновить "седого и ядовитого" - он умер в маленькой квартирке на улице Оффенбаха, в Париже, так и не увидев больше своей Родины.
Удивительно, насколько тонко и чутко Ирина Евдокимова уловила сам воздух опустошения, гибели целого мира. Мимика, пластика, интонации - это невозможно рассказать. "Как она поет!" - очарованно вздыхали зрительницы после спектакля (чуть не написала концерта, ибо в немалой, если не в равной степени эта постановка была не только драматической, но и музыкальной). "Как она читает!", - восхищались ценители сценической речи и гадали, что же хотел сказать автор, оставляя слушателя в финале постановки наедине с живым голосом Бунина, читающим стихотворение "Одиночество". Гадая, растекались по жаркому вечернему Пскову и повторяли вслед за архивной аудиозаписью с каким-то новым чувством: "Что ж, прощай! Как-нибудь до весны..."