Пьеса «Дыня» шведского драматурга Керен Климовски впервые прозвучала в московском «Театре читок» в 2011 году.
В 2015 году её опубликовали в сборнике Союза театральных деятелей «Новые пьесы для детей и подростков», а в 2017 году она была признана одной из лучших на конкурсе «Маленькая Ремарка» проекта Российского академического молодёжного театра «В поисках новой пьесы».
Но первый спектакль по этой пьесе, вообще самый первый в мире, почему-то случился только сейчас – как проект старшей группы детской театральной мастерской «Гвозди» Псковского театра драмы.
Сперва «Гвозди» показали свой новый спектакль участникам XV Всероссийского фестиваля театрального искусства для детей «Арлекин» в Санкт-Петербурге, причём на премьере присутствовала сама Керен Климовски, а уже потом и псковичам – на Малой сцене родного драмтеатра.
Почему «Дыня», почему шведская, кто такая эта Керен.
Керен Климовски как бы шведка, а на самом деле русский драматург (или «русскоязычный», как уточнила она сама), потому что родилась она 32 года назад в Москве, в семье поэтессы и театрального режиссёра, а потом жила и училась в Израиле, Минске, Санкт-Петербурге и США, пока не обосновалась в городе Мальме на Скандинавском полуострове.
Так что никаких «трудностей перевода» у псковских постановщиков её пьесы не было. Они просто переписали оригинальный текст примерно на одну треть и выкинули оттуда авторскую концовку.
Но Керен, как они уверяют, это стерпела и потом якобы даже сказала, что её пьесу «только так и надо ставить».
Как «так»? А вот так, что пьеса получилась в двух частях без антракта. Первую часть играли в основном артисты, вторую – в основном зрители.
Вернее сказать, и те и другие играли её не в том смысле, в каком это полагается в театре, а как в «игры, в которые играют люди».
Чтобы выйти из этой игры. Возможно, поэтому они и не захотели петь девочке Дине «колыбельную», которую Керен придумала для финала своей пьесы.
Ведь то, что делает старшая группа «Гвоздей», – это не столько спектакли, сколько публичные сеансы групповой психотерапии. Наверное, из-за этого они и не вписываются в репертуар Псковского театра драмы.
Например, у блестящего прошлогоднего спектакля «Гвоздей» под названием «Первый раз» второго раза так и не случилось, признались его авторы на премьере «Дыни».
Напомню, это был интереснейший проект в рамках фестиваля «Другое искусство» постановка по пьесе, которую артисты детской труппы Псковского театра драмы написали сами по мотивам собственных возрастных проблем и переживаний.
В частности, из-за трагедии в Стругах Красных, которая показала, что сегодняшние отцы и дети сосуществуют не просто в разных эпохах, а ещё и в разных реальностях (пока старшие взывают к младшим по мегафону, младшие просят у них помощи по «перископу»).
Хотя нет. Спектакль «Дыня» – это и есть «Второй раз» того, первого, спектакля. «Отцы и дети» по-псковски – продолжение. Только теперь руководители детской театральной студии «Гвозди» Евгения Львова и Денис Золотарёв придумали ввести в свой театральный сериал всамделишных родителей, а не тени забытых предков.
Да и то правда, всем поклонникам «Гвоздей» уже давно интересно было узнать, от какой такой бонсай-осинки народились эти апельсинки.
Дыньки, если по Керен Климовски. Бананы, если по Евгении Львовой.
Конечно, на этот эксперимент согласились далеко не все взрослые. И не все они дошли до премьеры. Но зато тех, кто дошёл, чествовали как настоящих героев.
Потому что они не только взобрались на воображаемое дерево из пьесы Керен Климовски, но и не побоялись с него падать.
Хотя никакого дерева на сцене не было. А была только видеокартинка со взятым напрокат из цветочного магазина деревом-бонсай, к которому по ходу действия пришлось приклеивать почки, чтоб получилась метафора, а не просто сценография.
Вот с этого крошечного дерева «дети» и низвергли «отцов», которые отважились прочесть вслух, протанцевать, прожить на сцене вместе с ними и против них текст Керен Климовски.
Звезда театральной студии «Гвозди», исполнительница главной роли в спектакле «Чёрное молоко» Анжелика Иномова на этот раз играла зрителя.
По её же словам, она только что приехала из столицы с очередных проб и поверить не могла, что в новой постановке «Гвоздей» задействованы родители студийцев.
Ведь когда она в своё время уговаривала собственную маму прийти на урок в театр, получилось, как в спектакле «Дыня»:
– Мам, я буду учиться театральному искусству вместе с тобой…
– Нет.
«Они боятся, понимаете».
Поэтому Анжелику больше всего восхитила в новом спектакле смелость чужих родителей:
«Я так надеюсь, что другие взрослые сидят в зрительном зале и думают: «Я тоже так хочу». А не думают: «Ммм, да, понятно…»
«И ещё я хочу сказать, что вы не играли вот ни разу просто вот никто. Вы такие были искренние, как будто это всё на самом деле».
«Я три раза плакала», пока смотрела «Дыню», – сказала Анжелика, а в Москве ни разу, потому что это там все играют, а в Пскове всё по-настоящему.
Чтоб родителям «Гвоздей» побольнее было падать с дерева-бонсай, авторы спектакля примешали к пьесе Керен Климовски психологический тренинг с репетиции.
Получилось как по писаному (русской шведкой). Вот Мама с Папой рассуждают с высоты своего дерева, как было б хорошо «съесть» их маленькую Дину-Дыню, пока она ещё не «испортилась» и такая «мягкая», «сочная», «нежная»…
Или хотя бы подержать её пока в холодильнике, чтоб потом можно было «выжать» из неё «сок».
Как вдруг Мама говорит: «И всё-таки… я не в состоянии съесть свою родную дыню!». И Папа соглашается: «Что ж. Тогда ей придётся вырасти».
Это значит «да?» Можно повторять ошибки родителей и наделать своих?
Убаюканная этими словами Дыня Керен Климовски ложится под деревом, на котором сидят её родители, и слушает колыбельную:
Баю-баюшки баю,
Не ложися на краю.
По середке Дыня ляжет,
Кто-то сказку ей расскажет.
Даже серенький волчок
Не укусит за бочок…
А псковские бананы начали кусать за бочки своих родителей, проверяя, насколько те полны решимости положить зубы на полку:
– Мам, я буду курить!
– … Да.
– Пап, я брошу институт и пойду в армию!
– Да.
– Мам, я встретила её, мы любим друг друга…
– Да.
– Мама, я не хочу жить…
– Нет!
После спектакля одна зрительница спросила, а почему некоторые родители на некоторые вопросы всё-таки ответили «нет». Разве отцы не должны были по ходу пьесы принять своих повзрослевших детей такими, каковы они есть, и согласиться на любые их закидоны.
Родители запротестовали. Оказалось, что их эмоции в этой части спектакля были неподдельными, а некоторое замешательство не наигранным. Ведь никто из них не знал заранее, какой ему выпадет вопрос.
Это была импровизация. Поэтому когда чужой сын подошёл на сцене к чужому отцу и сказал:
– Пап, я сделаю татуировку… На лице.
Этот чужой папа не смог сказать «да» – «Я же тоже живой человек!».
«Честность важнее», – подтвердила режиссёр Евгения Львова.
В пьесе Керен Климовски есть и своя азартная игра до дрожи в коленках. Это когда спящая двадцатилетняя «дынная девочка» Дина возвращается в прошлое и становится семилетней, заново придумывая, какой бы ей совершить «подвиг», чтобы её родители не развелись.
«Значит так: мама с папой не разведутся если я... если я... получу сто по арифметике, вымою всю посуду ровно за десять минут, успею переодеться раньше, чем кончится эта песня, никогда больше не перейду дорогу на красный свет, откажусь от шоколада, дойду до киоска наступая только на желтые плитки, научусь делать яичницу, пропрыгаю весь вечер на одной ноге, отдам все карманные деньги нищему на перекрестке, сделаю уроки на неделю вперед, заплету себе десять косичек, нет, лучше семь, или тринадцать...»
У начинающих артистов студии «Гвозди» нашлось ещё сто вариантов этого «подвига».
У их пап и мам тоже, ведь, как внезапно выяснилось, они вот точно так же переживают из-за разлада собственных родителей.
Все вместе они мигом сгустили воздух в зрительном зале до такой степени, что его можно было резать ножом… Пока не «вспомнили», что всё тщетно, потому что «дынные» родители Керен Климовски уже давно развелись.
Кульминация этой сцены случилась чуть позже, когда уже после спектакля микрофон в зале взяла одна четырнадцатилетняя зрительница и рассказала, как её собственные родители развелись ещё раньше, чем у Дины-Дыни, – когда ей было всего четыре года.
«Но я это прекрасно помню. И я сейчас опять вспомнила те свои эмоции и что я действительно чувствовала какую-то вину».
Всё закончилось хорошо, вы не подумайте, сказала эта дынька. Хотя с папой она с тех пор общалась, да и то по скайпу, всего один раз – когда через 11 лет понадобилось спросить у него разрешения взять фамилию отчима.
«Я только хочу сказать, что сейчас я уже чувствую себя прекрасно», – вдруг с трудом выговорила она, как будто у неё в горле начались спазмы. И я увидела, как у психолога студии «Гвозди» Юлии Заремской, которая сидела в это время на сцене вместе с артистами, покраснели глаза.
И как слева от меня в зрительском ряду смахнул слезу чей-то чужой папа.
Конечно, это спектакль о том, как родители едят своих детей – резюмировала ещё одна юная зрительница. А другой стало интересно, что артисты студии «Гвозди» делают с надкусанными в начале спектакля бананами.
Те принялись вдохновенно врать, что доедают эти бананы потом. Вот прямо так достают из урны и доедают. Неважно который чей, потому что «мы одна семья». А кто-то якобы умеет разыскать и доесть именно свой.
Свои-то вкуснее. Своих едят всю жизнь. Поедом.
«Но, не забывайся! – как сказали бы Мама и Папа из «Дыни» своей двадцатилетней дочке в финале пьесы Керен Климовски. – Съесть тебя – никогда не поздно».
А сами тоже такие зрелые, кем-то недоеденные…
Ольга Миронович.