Собачье сердце
В честь Года собаки, не иначе, на 25-м фестивале неожиданно возобладала собачья тема по Чехову, и я бы не сказала, что при этом ни одно животное не пострадало.
Если Юлия Пересильд, как я уже писала, с блеском повторила опыт профессора Преображенского и распрекрасно очеловечила на псковской сцене чеховскую Каштанку, то Краснодарский театр, наоборот, сделал из дамовой собачки того ж Антона Павловича жалкое чучелко на палке, больше похожее на швабру – натуральный «абырвалг». Получилась мумия № 1.
Избалованные пушкинскими театральными фестивалями псковские зрители брезгливо поджимали губы, глядя, как Дмитрий Дмитриевич Гуров лопается от вожделения, объясняя шокированной горничной в гостинице города С.: «Хочу женщину! Хочу женщину!»
(Шутка этой мизансцены заключалась в том, что он не сразу догадался добавить слово «найти».)
Плоть и кровь
Но больше всего пересудов вызвал спектакль «Театра наций» «ГрозаГроза» с Юлией Пересильд в главной роли.
Его кровавая развязка (буквально, потому что в финале полуголая Юлия несколько минут слонялась по зрительному залу, перемазанная с ног до головы чем-то вроде кетчупа, а, главное, смачно сплёвывала и высмаркивала этот «кетчуп») потрясла даже видавших виды псковских театралов.
Особенно тех, кто на спектакле не был, а судит о нём по фотографиям и рассказам очевидцев.
В действительности Театр наций до такой степени обнажил классический текст и устроил старинной пьесе настолько основательный пилинг, что Островский начал кровоточить, как живой.
Если, к примеру, Борис Григорьевич после всего, что у них с Катериной было, выходит на сцену весь залитый кровищей, как будто только что с Голгофы слез, с русско-китайским словарём в руках да начинает что-то бубнить не по-нашему, зритель хлопает себя по лбу:
«Точно, там же по ходу пьесы было сказано, что дядя посылает его за гульбу с замужней женой на три года «в Тяхту, к китайцам»!»
То же самое происходит, когда рассудительный Кулигин в финале спектакля на Борисовы причитания «эх, как бы сила» вдруг выкрикивает из зрительного зала: а позвольте, мол, спросить, отчего же мужик в самом расцвете сил оказался в критической ситуации настолько беспомощным.
Борис злится: «Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль!»
(Дескать, слушать надо было внимательно, что он в начале пьесы говорил: у него ж сестрёнка есть младшая, за которую он в ответе).
Кулигин после этих слов тут же слился как не бывало.
Волосы
Кемеровский областной театр драмы тоже заставил Островского не только поворочаться в гробу, но и постучаться к нам оттуда, так что у зрителей волосы на голове зашевелились.
Героями спектакля «Доходное место» стали современные чиновники-силовики. А местом действия – некая условная Рублёвка, больше похожая на зону, перегороженную высокими заборами из профнастила.
Текст, между прочим, 1856 года написания, лёг на этот профнастил, как эмалевое покрытие – без единой шероховатости. Режиссёр только чуть-чуть отлакировал некоторые реплики.
Например, старый коррупционер Аким Акимыч Юсов вместо просто «тьфу» говорит блогеру-правдоискателю Василию Жадову «тьфу на тебя!»
А сам – будто только вчера из охранников в губернаторы: настолько сочный персонаж. Особенно, когда поёт в кабаке под караоке: «Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет уж 100…»
Ещё более цветист в этом спектакле молодой необразованный подхалим Онисим Белогубов. В начале спектакля жалкий и подобострастный - с двумя сальными завитушками расчёсанных на прямой пробор редких волосиков.
Но чем выше он забирается по карьерной лестнице, движимый исключительно своим умением угождать начальству, тем пышнее становится его причёска.
Вот он уже с буклями – собирает «в пятницу на субботу» таких же Белогубовых - «пьянствовать на наворованные деньги».
А в финале – даже с шиньоном. Это когда оперативники пакуют его бывшего шефа, которому он руки целовал, за коррупцию, как какого-нибудь Улюкаева, а Белогубов мимо него с чашечкой чая похаживает, золочёное брюхо поглаживает.
Апофеозом служит сцена, в которой заново раздаются слова об исключительных людях, которые «во все времена» «идут наперекор устаревшим общественным привычкам и условиям». И о том, что когда-нибудь худшим наказанием для взяточников и казнокрадов будет не тюрьма, а общественное порицание.
Только на этот раз эти слова говорит с экрана не блогер Жадов из условного фонда борьбы с коррупцией (Жадов уже раздавлен нищетой и вынужден униженно просить у сановного родственника «доходное место»), а обросший чужой шерстью Белогубов.
Публика неистовствует. Стоячая овация минут на пять, три вызова артистов на поклоны.
За душу берёт
Один из дней Пушкинского театрального фестиваля в Пскове пришёлся на день рождения директора «Гоголь-центра» Алексея Малобродского, которого, как и худрука того же «Гоголь-центра» Кирилла Серебренникова, подозревают в хищении выделенных на спектакли госсредств, и держат сейчас под стражей.
Поэтому режиссёр «Мертвых душ» Олег Липовецкий из Петрозаводска пошёл в этот день к псковскому кинотеатру «Октябрь» и устроил там одиночный пикет с плакатом «Свободу Малобродскому!»
Кстати, на его «Мёртвых душах» в Пскове был такой же переаншлаг, как и на «ГрозеГрозе». Отчасти из-за того, что на Пушкинский театральный фестиваль из Петрозаводска приехал целый автобус фанатов режиссёра.
И им есть от чего фанатеть.
В начале спектакля актёры Лесосибирского городского театра «Поиск» из Красноярского края не попадали заплетающимися языками в буквы.
Но мало-помалу так раскочегарились, что втроём оживили несметное количество «мёртвых душ», собравшись населить ими в формате «ихтамнет» не только современную Россию, но и соседнюю Украину, куда, если помните, и навострился «херсонский помещик» Чичиков.
На уши поставили, танцевать заставили
Лично я всерьёз подумывала воспользоваться фестивальной оказией и посмотреть этот спектакль два раза подряд.
Но потом всё-таки решила поберечь силы для «иммерсивного» спектакля «в жанре социальной хореографии» «Онегин-жест», от которого журналисты ожидали чего-то сверхъестественного.
У организаторов фестиваля хватило духу назвать этот спектакль провальным.
Как мне популярно объяснил один околотеатральный человек: «Переняли у немцев, а нашего менталитета не учли! Это немцам как скомандуешь – так и они и сделают. Велишь поднять руки – они и поднимут. Велишь говорить «цып-цып» - и они и скажут. А мы, русские… Сама видишь».
И правда. Когда зрителям после «цып-цып» и гадания по Пушкину велели разделиться на группы в зависимости от того, кто и до какой степени знает наизусть поэму «Евгений Онегин», я выбрала «чёрный Ганнибалов пруд», где, как вы понимаете, собрались не самые большие знатоки пушкинского текста.
Участники действа должны были «взаимодействовать» друг с другом сначала в группе, потом в парах, старательно изображая Пушкина-лицеиста с картины Репина. Но такого, как бы это объяснить, заторможенного Пушкина.
И вот мы (Москва, Питер и Псков) улыбаемся и машем, как в замедленной съёмке, старательно воздевая руки к потолку. А Казань между тем бороздит наш «чёрный Ганнибалов пруд» с видом ледокола «Пушкин».
Действительно, менталитет и сразу видно, кто у нас поперёк вертикали и по привычке старается навязать окружающим свой особенный федеративный договор.
Впрочем, я не думаю, что «социальная хореография» в России так уж обречена. Просто на первый раз «Евгения Онегина» к ней притянули за уши. Поэтому самый красивый социальный танец (ушами) на этом представлении станцевал человек-лаборатория Олег Лоевский.
Он как развалился на стуле в самом начале этого иммерсивного спектакля – так ни разу и не шевельнулся. Даже ухом не повёл.
В багровых тонах
«Лаборатория Лоевского» в этот раз стала бенефисом сразу двух недооцененных актрис Псковского театра драмы – Ирины Смирновой и Екатерины Мироновой.
Ирина Смирнова блестяще сыграла «яростную», как её назвали критики, Жанну в эскизе по одноимённой пьесе Ярославы Пулинович.
Эта псковская «Жанна» как нельзя кстати спаралеллила «Валентинку в багровых тонах» помощника президента РФ Владислава Суркова про «усиление женского влияния» «в планетарном масштабе».
Сурков накануне как раз написал, что Россия «пока что затронута феминизмом совсем незначительно». И посоветовал «на случай восстания женщин» «медлить и уклоняться».
У героев пьесы Пулинович, которая была написана ещё в 2013 году, как-то не очень получилось «уклониться».
Чему несказанно обрадовались псковские зрительницы, которые сами представились как далёкие от искусства люди, потому что это были подружки-бухгалтеры (самая что ни на есть ЖАНская профессия).
Они сказали на обсуждении этого эскиза: наконец-то, мол, наступает эпоха женщин, ура-ура.
Так что Жанна режиссёра Михаила Заеца снова и снова выходит на подиум не для того, чтобы так быстро с него сойти, как этого хотелось бы Владиславу Суркову.
И на псковских подмостках она, судя по всему, тоже задержится.
Того и гляди – нынешние правители окажутся у таких Жанн мальчиками по вызову. За что во время обсуждения эскиза режиссёру Дмитрию Волкострелову захотелось «всех нас расстрелять» (как волков?).
Типа до чего довели страну. Выстарили себе на пятый срок подобных Жанн, которые испытывают оргазм, только когда с риском для жизни добывают макароны.
Кстати, столичным критикам не понравилось, как псковские артисты изобразили крупный бизнес. Мол, получился уровень на Lamborghini, а киосков.
Ну а что они хотели от самого бедного в России региона. Где уж нам.
Размеренно-нежно
Псковская актриса Екатерина Миронова заиграла (всеми красками) в эскизе «Как Зоя гусей кормила» режиссёра Андрея Шляпина, в который раз подтвердив слова Олега Лоевского про «не бывает плохих актёров, бывают только неухоженные».
Впрочем, профессиональным критикам этот эскиз не очень-то понравился, они сравнивали его с какими-то другими постановками по той же пьесе и бранили за неспешный темп.
Пока одна зрительница из заднего ряда не встряла: «Можно подумать, это не для зрителей спектакль, а для критиков!»
И потом ещё долго возмущалась на лестнице, чтоб все слышали: «А нам понравилось! А некоторым критикам надо по ночам спать! А то сидел позади нас такой толстый - только что не храпел. А потом это словоблудие!»
Уж не знаю, в чём секрет, но, несмотря на однообразный темпоритм, спектакль Шляпина держал в напряжении от и до. Эмоций в нём «не хватило» только Дмитрию Месхиеву.
Потому что он не видел, как режиссёр Шляпин в это время заламывал за сценой руки и хватался за голову.
Кто не в курсе, все спектакли-эскизы театральной лаборатории создаются желающими заявить о себе молодыми режиссёрами всего за пять дней. Иногда за четыре. Актёры часто не успевают выучить текст и читают его с листа. И лист этот, бывает, дрожит, как осиновый.
Режиссёры, как мне рассказали очевидцы, волнуются перед и во время показа не менее выразительно.
«Ба»! Знакомые всё лица!
Псковским зрителям, судя по голосованию, больше всего понравился эскиз «Ба» пятикурсницы театрального института Надии Кубайлат из Иордании.
Потому что там прекрасно сыграли Галина Шукшанова и Мария Петрук. И потому что это очень остроумное противопоставление России «салонной» и России «лубочной», которых не существует.
Обе главных героини носят придуманные режиссёром маски. Москвичка-продюсер с одного из центральных телеканалов изображает эдакую Натали Гончарову за роялем.
Её дремучая сибирская бабуля, эдакая Арина Родионовна, доит то же рояль.
Критики посчитали, что герои так и не «раскрылись». А по-моему, для эскиза, созданного всего за пять дней, они вполне начали «раскрываться».
«Натали» переоделась в дерюжку, уволилась из Останкино и начала трезветь.
«Арина Родионовна» перестала разговаривать частушками и оказалась Нюрой из фильма «Три тополя на Плющихе».
Ещё немного – Надия вместе с Ба, может, расколдовали б и метросексуала-чайлдфри Лёху с его «атрофированными яичками». Надеюсь, так и будет. Хоть московские театроведы в это и не верят.
Фараона и япона мать
Их больше всего впечатлил эскиз «Гробница малыша Тутанхамона» по пьесе совсем молодого американского драматурга Эрика Дюфо.
По очень своевременной, я бы сказала, пьесе. Про подростковый суицид. В которой блеснули Денис Кугай в роли Фтататиты (или как там в этой пьесе зовут фараонова раба?) и, особенно, Валентина Банакова в роли «женщины-крокодила».
А будущая псковская Дездемона играет в этой пьесе несносную 16-летнюю девочку и одновременно фараона Тутанхамона, который в отчаянии повторяет: «Где моя мумия?», - имея в виду собственную маму.
Когда критики обсуждали этот эскиз про одержимую рисованием комиксов женщину, которая до такой степени хотела победить в конкурсе, что превратилась для собственного ребёнка в мумию, вдруг прозвучало:
«Иногда дело, которым одержим человек, важнее всего. Важнее даже жизни ребёнка. Может быть» (театровед Нияз Игламов).
Ещё один эскиз «оскорбил чувства неверующих», как пошутил Олег Лоевский. Это был спектакль по пьесе современного японского драматурга «Академия смеха» - про то, как молодой сочинитель комедий вынужден добиваться у цензора разрешения на постановку.
Действие происходит как бы в Японии, как бы в 1940 году. А не в Пскове в 2015-м, когда коллектив псковского драмтеатра просил у министра Мединского запретить спектакль «Театра.doc» «Банщик».
Пока смотрели эскиз, я с удивлением наблюдала, как приглашённых маститых критиков и режиссёров впервые на Пушкинском театральном фестивале разобрал дикий хохот. Спектакль явно задел их за живое.
По словам театрального критика Татьяны Тихоновец, ещё, казалось бы, не так давно многие российские театры ставили пьесу «Академия смеха», чтобы поностальгировать вместе со зрителем о делах давно минувших дней.
Или полюбоваться на «диффузию» двух таких несхожих личностей, как чиновник и поэт.
Как вдруг в заграничной пьесе заново возник «неприлично актуальный» для современной России «контекст». Режиссёр Владимир Смирнов даже рискнул вставить в неё фотографию Кирилла Серебренникова.
А в финале запустил на заднике целый мартиролог из фотографий репрессированных русских писателей, драматургов, режиссёров, актёров и поэтов.
Вот тут-то критики и расчехлились почище, чем герои эскиза «Ба». Некоторым из них очень не понравилось, что режиссёр заставил их сначала полтора часа ржать, а потом вдруг показал фотографию Мейерхольда после пыток.
Руководитель Театрально-концертной дирекции Псковской области Дмитрий Месхиев вообще назвал пьесу «Академия смеха» бульварной и сказал, что режиссёру не следовало примешивать к ней политику.
Ну да, ну да, цензор в этой пьесе, конечно же, из одного только обострённого нравственного чувства требует у драматурга трижды вставит в текст выражение «за нашу великую Родину» и строго следит, чтобы в пьесе не было и намёка на иностранных агентов из вражеского лагеря, включая Вильяма нашего Шекспира.
В конце концов критики вынуждены были признать, что эта пьеса изначально политическая, хоть она и комедия характеров, но также сошлись во мнении, что фотографии арестованных Мандельштама и Мейерхольда – это уже было чересчур.
Но всё равно почему-то проголосовали за то, чтобы эскиз «Академии смеха» дозрел в Пскове до настоящего спектакля.
Хотя лично я не представляю, кому его у нас смотреть. Даже у меня не получилось от души поржать над этим блестящим режиссёрским произведением. Я сразу вспомнила свой собственный диалог с одним… чиновником.
Мне однажды дали задание написать про то, как власть поддерживает культуру на селе. Я нашла замечательный сельский клуб, где трудятся настоящие подвижники. Правда, зарплатки у них оказались крохотные и удобства на улице. Чиновник прочитал мой текст и пишет мне такой:
«А почему вы начали за здравие, а кончили за упокой – нужником на улице? Вам незачот».
Было несмешно.
Чин чина почитай
…Пушкинский театральный фестиваль завершился по уже сложившейся традиции спектаклем театра «Мастерская». На этот раз худрук «Мастерской» Григорий Козлов привёз в Псков «Живи и помни».
И опять случился переаншлаг. И опять публика рукоплескала, до слёз тронутая тонким психологизмом этой постановки.
Лично я была тронута больше всех. В какой-то момент затянувшегося минут на сорок диалога главных героев я чуть не разрыдалась на весь партер, не в силах больше терпеть эту выразительнейшую громкую читку повести Распутина, которая, казалось, никогда не закончится.
Там были «ба», «ба», «ба», ещё одна «ба» - и все так до самого конца пьесы и не размумифицировались.
Мне теперь долго не захочется перечитывать прозу Распутина – до того его в «Мастерской» плотно запеленали и умастили благовониями.
Я лучше «Мёртвые души» раскрою, до которых меня страсть как разохотил Олег Липовецкий.
А ещё очень хочу почитать в лицах Островского. В тех самых лицах, которые пришли на спектакль «Доходное место». Ведь среди них были и старые циники Аким Акимычи, и юные лизоблюды Белогубовы.
Одна такая мадмуазель Белогубова накинула норковую шубку – и, не глядя по сторонам, вон из театра. Туда, где мы все актёры до следующего Пушкинского театрального…
Ольга Миронович.