Пора-пора порадуемся…
Интересно, что в жизни наш Савватий чуть постарше кардинала Ришелье, хотя по виду и не скажешь. Лично мне показалось, что московский Старик дряхлее, а значит, и мудренее псковского, потому что для чистоты эксперимента я постаралась увидеть обоих – то есть сходила на два спектакля подряд.
И вам советую. А может, надо посмотреть и все три с половиной. Ведь режиссёр-постановщик Анна Потапова перетасовала и других актёров, так что в одном составе «слащавого красивого» «щёголя» Якова играет новичок Псковского театра драмы, выпускник Балтийского института экологии, политики и права Александр Овчаренко, а в другом «старичок» – Максим Плеханов.
А это явно два разных Якова.
Парам, пора по парам
На самом деле в этой пьесе Горького почти у всех персонажей помоложе есть свой «старик».
Например, тот же Яков – это пародия на заглавного героя. Он тоже верит, что у каждого человека найдутся за душой свои грешки, и любит поиздеваться над совестливыми. Только, в отличие от Старика, он глумится над человеческой природой шутки ради.
«Наивную» «избалованную» Татьяну, падчерицу «хорошего русского мужика» Мастакова в исполнении Анны Шуваевой, зеркалит перезрелая «девица» Марина в исполнении Ксении Тишковой - бродяжка, что повсюду таскается за Стариком «и мёртвыми глазами щупает все вещи, всех людей».
(Надо заметить, что из них двоих эдак «щупать» «мёртвыми глазами» лучше получается у Анны, которая явно переигрывают Ксению).
Они нарочито похожи. Первой «иногда так скучно бывает, что даже несчастия хочется», вторая «смотрите, какая деревянная», «как машина».
«Бодрая» да «бойкая» старуха Захаровна, конечно же, альтер эго «энергичной» Полковницы. Что у Захаровны на языке, то у Софьи Марковны на уме (не зря ж Захаровна ей мышьяка не дала: «Не сумеете вы»). Разница между ними только в том, что Захаровна сама про себя болтает «страшное», а про Софью Марковну у неё за спиной «гадости рассказывают».
Их «бабье дело – жалостливое». «Назначено им мужиков любить – ну и любят».
Поревёт Софья Марковна по своему Мастакову – да только потом и вспомнит, как Захаровна про своего землемера, что он был «гладенький такой, как мышь».
Неспроста же Старик называет таким же «гладким» Мастакова: «Счастливых я не люблю, счастливый – он гладкий, за него не ухватишься, выскользнет, как мыло».
Наконец, «самолюбивый, злой и глупый» в авторской характеристике пасынок Мастакова Павел имеет в пьесе свою проекцию в будущее в образе «жуликоватого неудачника» Харитонова.
Было дело
Фабула пьесы проста. Честный да дельный человек Мастаков, на которого другие герои не налюбуются, строит училище, растит падчерицу и пасынка, любит красивую и богатую Полковницу, которая к нему тоже неравнодушна.
Все зовут его счастливым, а он сам вздыхает да «ходит октябрём», потому что к нему уже пришёл Старик, который знает, что этот Иван Васильевич на самом деле никакой не Мастаков, а Гусев – беглый каторжник.
Сам Старик тоже бывший каторжник, но в отличие от Гусева-Мастакова, он свой срок «отмотал», как сказали бы теперь, по полной. Старик считает, что это несправедливо, и замышляет недоброе.
Свою обиду на жизнь два «старика» разыгрывают каждый по-своему.
Старик Яковлева больше святоша, он хозяйничает в доме Мастакова эдаким Тартюфом, ему лучше всего удаются пассажи типа: «Ишь, как застроились, псы! И небушка не видать. Всё от бога отгораживаются, собаки! В кирпич да в камень душевную гнусь свою прячут, беззаконники...»
Старик Трофимова зловещ, как сама смерть, хотя расхаживает по сцене не с косой, а с посохом. Сперва кажется, что московский гость вот-вот испустит дух не дождавшись второго акта: так слаба его речь, так вымучено каждое стариковское движение.
Но вскоре выясняется, что он строго следует завещанию Горького, только притворяясь «сутулым», чтоб вмиг распрямиться в страшной ненависти к людям.
Его кредо: «А что я мерзавец, говорили мне это. И это для меня хорош чин, я с ним доживу».
Вот он распахивает перед Софьей Марковной полы своего подрясника, когда она взывает «Послушайте – ведь есть же в душе у вас что-нибудь человеческое?»:
«Обязательно есть. Ищи! Нет, не можешь ты найти, не найдёшь».
А сам тощий, как швабра, - там хоть мёртвыми, хоть живыми глазами ничего у него за душой не нашаришь, кроме кожи да костей.
Постой, паровоз, не стучите, колёса
Автор пьесы в духе своего времени «повесил» в первом действии пистолет, который издаст в финале громкое «чпок» («Ты не стучи зря-то! Ишь, словно из пистолета выпалил...» - говорит Старик Мастакову в начале, а в конце звукорежиссёр разыгрывает ремарку «Выстрел за садом»).
У Горького всё предельно ясно. В предисловии к американскому изданию он прямо написал, что стремился показать, «как отвратителен человек, влюблённый в своё страдание, считающий, что оно даёт ему право мести за всё то, что ему пришлось перенести».
Поэтому Старик Горького в конце пьесы извивается, как червяк, раздосадованный поступком Мастакова, и трусливо ищет дыру в заборе, чтобы поскорее улизнуть.
Не таковы Старики режиссёра Анны Потаповой. Они оба посложнее, позаковыристей. Кто их знает, что у них на уме.
Например, кардинал Ришелье в финале спектакля подошёл к краю сцену и изобразил какой-то невнятный жест: то ли перекрестить хотел загубленную им грешную душу, то ли проклясть. Он не испугался, нет.
«Режиссеру удалось не впасть ни в одну из крайностей, которые бывали при постановках этой странной и непростой пьесы, - написал потом у себя на страничке в «Фейсбуке» театральный критик Андрей Пронин: - Она прочитана по-новому, но в этом прочтении нет разжевывания, никто за зрителя выводов делать не будет».
Вот уж правда. Всё в спектакле зыбко, неясно. И даже резкий сценический свет то очерчивает героев с безжалостной прямотой, то вдруг гаснет на полуслове.
Допустим, Софья Марковна прощается с Мастаковым. И не поймёшь: то ли до завтра, а то ли навсегда, напуганная его внезапной откровенностью с негодяем Харитоновым. Что означает эта её протянутая к нему из-за шторы рука?
Склизкое тиская
Кстати, Полковницу на премьере 21 октября играла Наталья Петрова. И как красиво играла – всеми изгибами своего тела. Какие жесты, позы – заглядение.
И всё для того, чтобы зрителя наконец-то пробрала шутка Якова: «Лягушку, животное болотное, склизкое, тиская — получаем ощущение отвращения»?
Или всё-таки Мастаков доказал, что «человек – это звучит гордо»?
Когда спектакль закончился, на лицах зрителей читалось недоумение. Хлопали они недружно, повставали со своих мест, скорее, от растерянности, в гардеробе больше помалкивали.
«Это, вообще говоря, тот самый «классический театр», о котором так долго тосковали некоторые», - уверяет критик Пронин.
Вот уж нет. Какой такой «классический», полноте. Горький, надеюсь, ворочается в гробу. Да и правильно: этому старику давно пора было заново посетить сей мир в его минуты роковые. Полюбуйтесь хотя бы, как свежо звучит диалог Мастакова с Харитоновым:
Мастаков: Земля у нас - бедная...
Харитонов: Неправда! Ба-агатая земля! Грабят её, грабят, а ограбить никто не может!
Мастаков: И люди непрочные...
Харитонов: И купец грабит, и чиновник, и всяк живой человек, а - Россия живёт, слава те, господи! И будет жива во веки веков.
Режиссёр Анна Потапова явно хотела запустить псковским зрителям под черепную коробку то самое «животное болотное, склизкое». И я своими глазами видела после спектакля, как оно у тех самых «некоторых» в голове-то и заворочалось. Они теперь, поди, смотрят, как бывший псковский губернатор штурмует в своём Инстаграме гору Афон, и задаются вопросом: а всё-таки в похвале Бог нуждается или в покаянии.
«Прошлое не должно касаться нас»? Или же «оно в костях»?
(Там ещё в пьесе есть, почитайте: «Обманул ты меня... Большими кораблями поплывём отсюда»... Вот - поплыли! Эх, ты-и...» Правда, это осталось за скобками нового спектакля, потому что вся наша жизнь и без того театр, а мы в ней и так актёры.)