Это подлинный дневник «немецкого шпиона», а вдобавок к нему - письмо с крамольным стихотворением, которое этот «шпион» сочинил в местах не столь отдалённых и ухитрился переслать на волю уже после того, как был «разоблачён».
Он из Германии туманной привёз учёности плоды
Сперва сотрудники Псковского музея-заповедника не придали большого значения бумагам, которые были переданы им на хранение в рамках традиционной акции «Я дарю музею». Мало ли псковичей приносят в музей свои семейные реликвии! Вот и Ольга Ивановна Самосудова сочла, что бережно хранимому в её семье архиву её собственного деда по матери Ивана Сергеевича Самосудова и отца её супруга Дмитрия Михайловича Драгунова самое место в музее. Это предметы быта, фотографии, письма с Первой и Второй мировых войн, военные почётные грамоты, записки…
Бумаги Драгунова привлекли внимание специалистов в последнюю очередь. Во-первых, потому что он не пскович. А во-вторых, по той простой причине, что после него остались в основном рукописные документы, которые за давностью лет не так-то легко прочесть: где почерк неразборчивый, где чернила выцвели.
Зато когда заведующая историческим отделом Псковского музей-заповедника Елена Сухова начала читать эти записки, то обнаружила там свидетельства эпохи, могущие составить честь любому историческому музею России.
Итак, кем же был Дмитрий Михайлович Драгунов? По профессии – землеустроителем. Родился он в 1895 году, в 1913-м окончил Костромское землемерное училище, но мирными-землемерными делами заняться не успел. Уже в 1914-м его призвали в армию, вскоре он был ранен и попал в немецкий плен.
Судя по письмам, которые он писал из плена своей любимой девушке Шуре Захаровой, следующие три года он прожил во Франкфурте-на-Одере, а вернулся на родину только в 1918-м – по всей видимости, сразу после заключения Брестского мира, которым Ленин прекратил участие России в Первой Мировой войне.
Дмитрий Михайлович привёз из Германии много книг, из которых сохранились его атлас на немецком языке и русско-немецкий разговорник, которые также пополнили в прошлом году фонд Псковского музея-заповедника.
Но главное, что Драгунов привёз из немецкого плена, – это неизгладимое впечатление от европейского образа жизни. По воспоминаниям родственников, с тех пор он всегда с восхищением отзывался о жизни в Германии и без меры хвалил немецкие порядки. Он даже своих дочерей назвал на немецкий манер: Роза, Берта и Мия.
Это его и погубило.
Так и не вынырнув из чёрного
Самый интересный экспонат из пополнившей музей коллекции архивных документов – рукописный дневник Дмитрия Михайловича, начатый им в 1921- году.
Автор описывает происходившее сразу после Великой Октябрьской революции, причём весьма искренне и без всяких задних мыслей. По сути, это закрытый блог свидетеля эпохальных перемен. Учитывая дальнейшие события, невозможно понять, как получилось, что этот дневник сохранился у потомков Драгунова и не был подшит к делу.
Некоторые заметки из этого дневника читаются так, как будто были написаны вчера (пунктуация автора сохранена):
«…Посмотришь кругом – везде преступление на преступлении, убийства, хищения под разными видами, взяточничество, явный и скрытый саботаж, а авторы их гуляют на просторе и пользуются доверием и почётом. Вора поймают, а он пошёл воровать из-за куска хлеба, судят его, распинаются о падении морали и отсутствии гражданского долга, сажают по тюрьмам, морят его. А настоящий вор-паразит, бич человечества сидит за столом, кушает вкусные яства, естественно, в его голове роятся мысли, как бы урвать толику от отощавшего народного государства. Он плотно покушал, жена и дети обуты-одеты, он снова может говорить голодном люду о воздержании и морали. Так было прежде, так почти что осталось и теперь».
Неудивительно, что автор дневника риторически вопрошает: «Где же та цветущая даль, к которой звала революция?..»
В год столетия революции записки Драгунова обретают особый смысл. Оказывается, век спустя мы остались так же бесконечно далеки от его «цветущей дали», как и он, и даже переживаем такие же чувства:
«Почти два месяца пролежал дневник без действия, целые два месяца могут изгладиться из памяти. Сегодня начинаю вновь. Много за это время было всего, но самое злое сейчас – продналог. Все мысли правительства направлены на то, чтобы взять от крестьян как можно больше хлеба… Ещё никогда крестьянам так тяжело не приходилось… Тяжело дышится и нельзя слова сказать в защиту...»
Если поменять слово «крестьяне» на «предприниматели» или даже «фермеры», будет похоже на выступления бизнесмена Дмитрия Потапенко на бизнес-Форуме «Стратегия-2017» (где он призвал коллег «нырять в чёрное»).
«Листая пожелтевшие страницы дневника, представляешь себе жизнь этого не вписавшегося в новую Россию маленького человека, - говорит Елена Сухова. – Он был трудолюбивым, безусловно порядочным, неплохо образованным гражданином своей страны, хорошим семьянином и вдумчивым наблюдателем. Чувствуешь, как его мучает неустроенный быт, вынужденная разлука с семьёй из-за отсутствия подходящего жилья, а больше всего - ощущение несправедливости и неправильности всего того, что происходит с ним и его близкими. Дневнику доверяется, конечно же, не всё, но высказывания автора порой донельзя откровенны».
Можно было бы подумать, что Драгунов противился советским порядкам из идейных разногласий с новой властью. Но это не так. Вот что он написал на кончину Ленина:
«Ленин умер, правда ли это? Гигант духа и мысли исчез с лица земли… В один миг ты повернул русло общественной мысли и ушёл туда, где будет и последний нищий... «Ильич», «Ленин», лишь один ты пользовался глубоким авторитетом в массах народных, лишь ты являлся в воображении масс народных её защитником и вождём… Ты приковал к своей личности весь мир. Друг и недруг взирали на тебя… И вдруг тебя нет. Я, беспартийный, и то всё думал о тебе с благоговением, верил и ждал. Больше нет Ленина, нет пока у народа авторитетного вождя. Правильно, нет ли ты устраивал жизнь согласно своим убеждениям – это скажет будущий историк, но ты был великий муж, ты сдвинул человечество с мёртвой точки, дал понять нашему брату мужику, что мы такие же люди, и в обществе не последние, а первые. Мир праху Твоему, имя Твоё далеко переживёт нас!»
«Вот искренние слова скорби о великом человеке, - подчёркивает Елена Владимировна. - Правда, чувствуется сомнение в достойной замене вождю и обращает на себя внимание сомнение в правильности ленинского устройства жизни. Понятно, что никто из посторонних этот дневник не читал. Иначе бы кто-нибудь обязательно обратил внимание ещё и на то, что автор, по его же словам, часто посещал библиотеку и брал там журнал «Русская мысль», который впоследствии запретили как контрреволюционный. Явной уликой против него могли бы стать и упоминания о том, что он неоднократно встречался с друзьями по германскому плену».
«Пожалуй, главное в этом дневнике - ощущение горького разочарования, неоправдавшихся надежд, сетования на скудную, безрадостную жизнь, примеры несправедливого отношения к простому, маленькому человеку, недовольство новыми порядками, законами, новыми отношениями между людьми», - подытоживает Елена Сухова.
И это в 20-е годы, когда советская власть только набирала силу и ещё во многом попустительствовала буржуазным «пережиткам».
Просмотрено цензурой
В 1937 году Дмитрий Драгунов был арестован как враг народа и немецкий шпион. Его приговорили к десяти годам ссылки, которую он отбывал на Дальнем Востоке.
В музей переданы три письма, написанные Дмитрием Михайловичем из Амурской области.
«По вполне понятным причинам письма эти спокойны и безмятежны, - объясняет Елена Владимировна. - Большей частью это сетования на плохую работу почты, восхищённое описание удивительной дальневосточной природы, беспокойство о здоровье близких, мелкие просьбы бытового характера. Но в одном из писем - стихотворение под названием «Мечты о семье». Письмо это, как и остальные, имеет пометку «просмотрено цензурой». Надо полагать, никаких подозрений у цензора оно не вызвало. Хоть в стихотворении и содержится крамольное по тогдашним временам слово «мещанство».
Неужели цензор его, и правда, просмотрел?
Вот это стихотворение с небольшими сокращениями:
Из далёкой амурской тайги
Я пишу эти строки, тоскуя.
Вспоминая про вас, дорогие мои,
Вас забыть не могу я.
Вот сейчас представляется мне
Наша комната с скрытым уютом.
Вот диван прислонился к стене,
А вот лампа висит парашютом…
Шалью плечи накрыв, ты у печки стоишь
Прижимаяся к ней поплотнее
И с любовной улыбкою мне говоришь
Возвращайся, Димуля, скорее…
Эту жизнь все при людях мещанством зовут,
Но о ней все тихонько мечтают
Даже есть чудаки с ней на битву идут
И в бою за неё же страдают.
В конце письма приписка: «Быть может, я ошибаюсь, но вот я пришёл к этому выводу. Если неверно это – докажи обратное».
Вернуться домой Дмитрию Михайловичу было не суждено. В 1945 году он умер при невыясненных обстоятельствах. Где его могила, родственникам неизвестно. В 1963 году он был реабилитирован, в документе, который прилагается к его архиву, написано, что в инкриминируемом ему деянии «состава преступления не обнаружено».